— Хочу знать, что случилось-то, — твердо ставлю. — Почему ты типа расстроенный? У меня даже догадок нет.
Дым выпускает, и нос дергает.
Луна за облаками прячется, звезды проблесками только смущенно кое-где выглядывает.
— Типа типа. Я повторять, видно, до посинения должен. Трахараем тебе не буду. И даже парнем тоже. Хоть это и получше трахаря. Но парень тоже не катит. Я в детский сад не играю, встречания какие-то.
Я едва разум не теряю, в поисках что сказать. Как это все логически понять?
— Почему встречания какие-то? Неужто это плохо? — осторожно интересуюсь. — Чем вреден такой тип отношений?
— Я с ни с кем никогда заводил отношений этих.
Как я и думала. Ему не нужны отношения, и ничего удивительного нет. Ни к сантиментам, ни к социальному одобрению он не склонен. Вздыхаю.
Но трахарем его столичное Величество тоже быть не хочет.
В горле все сдавливает, конечно. Не нужна я ему особо. Завоевал и завалил, этому и радуется. Моя, моя. Угу.
— Ты последовательно ситуацию для себя разложи и мне скажешь потом.
Дохожу до своей пристройки быстро, потому что в помещении как-то себя всегда защищено чувствуешь. В коротком отрезке перед гостиной-спальней Вася вещей навалил, потому что из офиса забрал просроченные проекты.
Плюхаюсь на кровать, а боров уже следом пришел. Злой, растерянный боров.
К моему сожалению, я нахожу боровов очень милыми животными.
Как и буйволов.
Вася обычно быстро из одного в другого трансформируется.
— Что еще за разложи? Ты сама отвечай, кто я тебе, поняла?
Все же так хорошо было последнее время! Не хочу ссориться. Ненавижу со всеми, кого знаю, портить отношения, а с Васей уже невыносимо становится.
— Помнишь я тебе сказала, что так хорошо никогда мне не было? Помнишь?
Он, как искра на засухе, вспыхивает.
— Дуру не гони, как помнить не могу.
— А ты не груби, — завожусь я. — Разговаривай нормально. Я тут подумала и поняла. Это потому что ты мне нравишься. Очень сильно нравишься, — сглатываю нервно, но комок из горла никуда не девается.
Кулак сразу же приближается, но я перелажу на другую сторону кровати. Меня и сквозняком унести может.
Он глаза свирепо прищуривает и кулаком себя по ноге бьет.
— Сильно нравлюсь — это заява. А че парнем тогда не называешь?
— Ты только что сказал, что парнем быть не хочешь! Вот и разложи сам, что тебе надо.
— Ты тон свой, Алиса, поумерь, а то подумаю, что ты мне здесь командуешь.
Хочу злиться на него, но не могу. Волком смотрит, но волком обескураженным и несчастным. Что это с ним сегодня?
В кровати на грани себя вел, я до сих пор отойти не в состоянии. Заводит или не заводит меня, здесь неважно. В его помешательстве у меня по коже прямо ранимость его разлилась. Будто буквально поврежден он и из раны кровь течет.
— Вася, — вполголоса завожу, — не хочу ругаться. Хочешь, сделаем как ты скажешь. Ты только говори, я все что угодно сделаю, чтобы не допустить этих раздоров.
Прищур ослабляет, но взгляд цепкой хваткой удерживает беспрерывно.
Мне остается ждать. Сердце мое не согласно, тоской забивает все сосуды с каждым ударом и чуть ли не воет на луну.
— Что угодно сделаешь? Прям что угодно.
— Угу, — киваю.
Ногами перебираю и сажусь поудобнее. Он пялится на меня, плодоядно и замученно как-то. Господи, что за день. Что произошло.
— Трахарем не буду и парнишей каким-то же. Ты — моя, ты помнишь? Я застолбил тебя.
— Конечно, твоя, — веселюсь я и покачиваю головой, вздыхая, — не сомневайся. Куда я денусь?
Кулак рыскает взором и по мне, и по комнате. Словно ищет ответ какой-то.
— Говори всем, что мы вместе реально. Что невеста моя. А я жених твой. Как официально, замужем скоро будешь. Только без фокусов твоих — говори, чтобы всем все понятно было.
Наверно, минуты три добрых втыкаю в мужчину, что не хочет отношений, но хочет, чтобы все думали у нас женитьба на носу.
Я как бы готова была ко многому, но…
Мандраж скручивает солнечное сплетение, и по руках тремором катится. Так погано себя чувствуешь, когда не ела очень долго и организм стресс как сейсмический бум выдает.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Чтобы тебе понятно стало. Что беда в мясной избушке твоей.
— Хорошо, — выдавливаю кое-как. — Но других вариантов нет?
— А чей этот плох, а? — Во все глаза гляжу, как он во вдохах бесшумно заходится. Фигачит грудная клетка будто дефибриллятор у него не видимый там. — Всем понятно все будет. Ты только что сказала, что никуда не денешься. Ты врешь опять что ли?
— Я не вру, — поднимаю голос до максимальной отметки, но чтобы половину улицы не разбудить. — Я просто…Понимаю, что тебе-то плевать, как там другие думают. Но надо мной же все будут смеяться потом.
— Потом, — прищуривается вновь, — что еще за потом? И кто это смеяться посмеет?
— Потом, как ты уедешь, Вася, — смеюсь и слезу смахиваю, оказывается, — а я «невестой» останусь. Вечной. Да мне плевать на замужество, но… почему я должна дурой себя выставлять?
Он замирает, и обездвиженность эта мне знакома. Как тогда на парковке, когда он повторял… Когда обнаружил, что меня….
— Алиса, — гневно ноздри у него расходятся, — а ну иди сюда. Сюда ползи. Сейчас же.
Я и впрямь ползу, потому что страшно за него становится. С ним что-то случилось. Я уже научилась Кулака как книгу читать. Здесь творится что-то мне непонятное.
— Ты меня из города опять планируешь выбросить? — басит он такими низами, что звуки еле в слова складываются. — Опять?
— С чего ты вообще все это берешь!
Вместо рук, он меня за коленки хватает и держит, как за два набалдашника. Дикий, глупый боров!
— Так чего тебе невестой оставаться? Куда «уехать» меня собралась?
— Ты соображаешь, что ты говоришь? Люди женятся потом.
Его искреннее замешательство меня в другое измерение отправляет. Что, что здесь происходит! Что он несет! Невеста, выставишь из города! От обиды у меня каждый атом расплющивает и, кажется, что я в пространстве весь город занимаю.
— И что? Чего люди женятся?
— Не знаю! Потому что вместе хотят быть. Надо вместе если им быть.
Ну все, разозлилась я. Ненавижу! Я не хочу быть злюкой. Пусть он будет!
— Так в чем проблема, я не въезжаю тут. Ты же никуда не денешься, ты сама сказала. Что нужно будет для того, чтобы пожениться?
Смотрю в него. Последний состав мыслительного поезда в моих мозгах до перрона доходит. В тумане, конечно, еще вагон.
Кулак реально не въезжает.
Может, даже, и не думает издеваться.
Он не понимает, как это все работает.
У него ограниченная социальная адаптация. В чем-то великолепно шарит, а в чем-то вообще по нулям. Особенно когда до людей дело доходит.
Вася опять заговаривает, когда я продолжаю молчать и глаз с него не свожу. Только теперь менее уверенно произносит:
— Че мне делать надо будет, если поженимся? Я сделаю.
Ладонями я ход его легких пытаюсь успокоить, но до них через дофига мышц и костей преодолеть надо. Он втыкает на мои руки, а потом на меня.
— Ничего делать не надо, — тихо говорю. — Вася, нам не обязательно… жениться, ты понимаешь? Не нужно… от безысходности. Давай поймем, почему мы с тобой просто встречаться не можем?
Забирает ладони мои и меня дергает на себя. Я с кровати не свалюсь, потому что держит он меня. Но если отпустит…. Я на коленях между его ног и перекладиной почти что повисла в воздухе.
— Потому что встречания эти непонятные какие-то. Нечеткие. Не нравится мне. Непонятно всем вокруг будет.
— Но ты же… ты же обычно не волнуешься о том, что другие думают? — лепечу я.
— Обычно обычно. А это необычно. И дураком меня больше не выставляй, как договаривались. Чтобы я все первым знал. Еще до того, как проблема есть.
Господин Решака пальцы мне начинает массировать. А теперь и в лицо тычется. Ну точно боров.
Я ему сказала, как он нравится сильно, а он мне ни слова. Какой бы непонятливый не был, должно же доехать, что я тоже хочу приятное услышать.
